ИЛЛЮСТРАЦИИ ИЗ РАЗНЫХ КНИГ
ПИВОВАРОВ Виктор Дмитриевич ПИВОВАРОВ Виктор Дмитриевич ПИВОВАРОВ Виктор Дмитриевич ПИВОВАРОВ Виктор Дмитриевич ПИВОВАРОВ Виктор Дмитриевич ПИВОВАРОВ Виктор Дмитриевич ПИВОВАРОВ Виктор Дмитриевич ПИВОВАРОВ Виктор Дмитриевич ПИВОВАРОВ Виктор Дмитриевич ПИВОВАРОВ Виктор Дмитриевич ПИВОВАРОВ Виктор Дмитриевич
Главная » ХУДОЖНИКИ » ПИВОВАРОВ Виктор Дмитриевич
23.01.2013 Просмотров: 8151
Виктор Дмитриевич
Пивоваров
14.01.1937 [ Москва ]

Я думаю, что в идеале детская книжка должна быть такой, чтобы хотелось на ночь её класть под подушку. Она должна и снаружи и изнутри как-то быть соразмерной тебе, должна быть и по руке и по душе. Какой должна быть детская книга, сказать очень просто: во-первых, она должна быть такой, чтобы в неё можно было войти. А во-вторых, там внутри, когда войдёшь, должно быть хорошо. Войти в книгу можно в том случае, если вся она, все её внутреннее пространство, представляет собой какой-то целостный мир...

ПИВОВАРОВ Виктор Дмитриевич

автор: Кира Кононович источник: по материалам статей и интервью

Если детство ваше пришлось на 60-70-е годы прошлого века, то вы наверняка читали журнал «Весёлые картинки». Точнее, журнал вам читали, а вы разглядывали картинки. Так вот, рисовал их Пивоваров. Причем он создавал иллюстрации не только для журнала, но и к самым разным детским сказкам, стихам и рассказам. С тех давних времен Пивоваров сохранил способность говорить просто о самых сложных вещах и ещё более удивительное умение эти непростые вещи рисовать. И при этом не впадать в многозначительный пафос.

Военное детство и послевоенная юность Виктора Дмитриевича Пивоварова были как у большинства сверстников. «Я стал художником для детей, наверное, потому, что в моем собственном детстве книг не было. Война была, а книг не было. А после войны, когда вернулись из эвакуации, было радио. Книга вошла в мою жизнь, но не видимая, а слышимая. Оле-Лукойе завораживающим голосом Бабановой пел свою колыбельную песенку и душераздирающе звенели цепи на руках министра из „Чёрной курицы“. Такое на всю жизнь. Вот вырос, стал художником и нарисовал то, что запало так глубоко в детстве, — и „Оле-Лукойе“ и „Чёрную курицу“».

Первые детские впечатления об искусстве — от радио, имели огромное значение, поскольку был только голос из репродуктора, а зрительный образ домысливался: «Весь художественный мир — не только музыку, но литературу, театр, живопись, сказки, я воспринимал ушами. Глаза оставались свободны. Их можно было закрыть и образы возникали в сознании. Воображение было обстрено до предела».

Приятно рассматривать любимые с детства рисунки Пивоварова в старой книжечке Андерсена. Со страницы приветливо и загадочно смотрит Оле-Лукойе с лицом самого художника. Из кармана у него выглядывает мышка, а вот и другая крепко держится за край кармана сказочника, чтобы не выпасть, её усы напряженно топорщатся, потому что Оле-Лукойе куда-то стремительно шагает.

«Когда я был в пионерском лагере, кто-то из ребят поймал маленькую лесную мышку. Её отдали мне. Днем я носил её в нагрудном кармане, кормил кашей и хлебом и разговаривал с ней. А ночью укладывал спать в небольшой мешочек с травой и листьями. Почему-то в лагере не нашлось не только клетки, но даже коробки какой-нибудь. И вот каждую ночь мой мышонок удирал из этого мешочка. Как это происходило я не мог понять. Мешочек утром был цел и завязан, а мышонка в нём не было. Вся палата ползала под кроватями и наконец находила беглеца в чьём-нибудь ботинке или сандалии. В последний день лета, вернее, в последнюю ночь, мой мышонок удрал и утонул в банке с какой-то микстурой, стоявшей на окне. У меня нет, кажется, ни одной книжки, где я бы обошёлся без мышонка. Он обязательно где-нибудь прогрызёт себе дырочку и выглянет. Кто знает, может быть эта маленькая история из моего детства как-то связана с этими неистребимыми мышами, пролезающими в мои книги».

После 8-го класса Виктор Пивоваров поступил в Художественно-промышленное училище им. Калинина, готовящее художников для народных промыслов (1951 — 1957). После училища подал документы в Суриковский институт, но не был принят: экзаменаторы увидели нечто «формалистическое» в его работах. Поступил в Московский Полиграфический институт на художественный факультет, которым руководил Андрей Гончаров, ученик Фаворского, не имевший предубеждений против широты художественного мировоззрения (1957 — 1962).

По окончании учёбы в институте Виктор Дмитриевич несколько лет занимался в основном иллюстрированием книг, преимущественно детских. Первой книгой для детей, проиллюстрированной Пивоваровым, стала книга его жены, Ирины, «Всех угостила» (Малыш, 1964). Это был творческий дуэт двух очень талантливых людей. Ирина Пивоварова тоже по образованию художник, неожиданно для себя начала писать стихи и рассказы для детей, которые с удовольствием иллюстрировал её муж.

В отличие от Кабакова, Булатова с Васильевым, Пивоваров не считал свой труд в детской иллюстрации чем-то дополнительным, вынужденным, лишь тем, что давало средства на занятия «настоящим искусством». «Из многих высказываний Кабакова возникает впечатление, что работа в книге была для него рабским оброком, из-под палки. Близки к такому пониманию и Булатов с Васильевым. Мне кажется, что это не совсем так. Правда, однако, что Кабаков и Булатов работали в жанре объективированной иллюстрации, то есть дистанцированной от автора. А я занимал позицию персоналистскую и в иллюстрации, и в живописи. Поэтому мне до определенного времени казалось, что я смогу полностью реализовать себя в иллюстрации, тем более в какой-то момент мне стали предлагать очень хорошие книги. И я оформлял их с огромным наслаждением. Но потом понял, что это не всё: полностью я не реализуюсь, и мне необходимо освободиться от „чужого текста“, искать свой».

Позже, одновременно с «большим искусством», художник в продолжил занятие детской книжной иллюстрацией, оформив за свою жизнь более 50 книг, изданных огромными тиражами. Несколько поколений советских детей воспитывались на его прекрасных иллюстрациях. Практически все сказки Андерсена, стихи Овсея Дриза, «Чёрную курицу» дети увидели глазами Виктора Пивоварова.

«Во время войны, когда у ребят не было ни книжек, ни игрушек, я видел одного мальчика, который собирал разноцветные лоскутки, щепочки и чурочки и делал из них себе куклы. Ну что же здесь особенного, скажете вы. А я вам скажу, что в этом есть особенное. Ведь у этого мальчика была какая-то пища и одежда, был дом и своя постель, были родители и товарищи. Но этого, оказывается, мало. Нужно что-то ещё. И это что-то — маленькая тряпичная кукла и смешные чурочки, которые становились то столом, то стулом, то кроватью для куклы. Оказывается, этому мальчику необходимо было каким-то образом повторить себя, свой дом, свои вещи, только в маленьком виде. Повторить и играть.

Я думаю, что это повторение, изображение окружающих нас вещей и игра с ними есть искусство. Когда играешь, то любая чурочка может быть чем угодно. Захочешь — она будет лодкой, захочешь — самолётом. Рисунки в детских книжках часто похожи на волшебную весёлую игру. Но ребята сразу всё понимают, потому что они художники, они умеют и любят играть и легко понимают язык игры. А ещё художники и дети любят то, чего не бывает совсем, — драконов, волшебников, деревянных мальчишек, гномов и говорящих животных — всё, что рождается фантазией и мечтой, всё, что как будто уж совсем не является необходимым для человека и без чего, оказывается, он не может прожить».

Пивоваров говорил, что для него работа над книжной детской иллюстрацией — это «овеществление иллюзий детства и утопий зрелости... Со всем этим теснейшим образом связано мое стремление к иносказанию в детской иллюстрации, к сложному поэтическому взгляду на мир».

«Одно время, когда я был в первом или во втором классе, мама работала в библиотеке. Библиотека была скучная, при фабричном училище. Но было немного и художественной литературы. Среди книг я нашёл одну, не помню уже её название, которая мне страшно понравилась. Понравилась не содержанием и не картинками. Их в книге не было. Понравилась она мне тем, что была маленькая и толстенькая. С ней было как-то хорошо жить. Я попросил разрешения и некоторое время брал эту книжку с собой, и, когда ложился спать, клал её под подушку».

«Я думаю, что в идеале детская книжка должна быть такой, чтобы хотелось на ночь её класть под подушку. Она должна и снаружи и изнутри как-то быть соразмерной тебе, должна быть и по руке и по душе. Какой должна быть детская книга, сказать очень просто: во-первых, она должна быть такой, чтобы в неё можно было войти. А во-вторых, там внутри, когда войдёшь, должно быть хорошо. Войти в книгу можно в том случае, если вся она, все её внутреннее пространство, представляет собой какой-то целостный мир. У Лебедева есть книжка про какую-то лампу, книжка про инструменты и прочее. В такую книгу войти нельзя. У неё другая задача. Она показывает нечто, в данном случае предмет, вещь.

Книга, в которую можно войти, ничего не показывает, она просто есть некое обитаемое пространство, в котором и сам читатель может найти себе место. В такой книге важной становится пространственность картинки-иллюстрации. Это как бы само собой разумеется. Но вот не всегда понимается, что и сама книжная страница должна быть пространственной, неважно, располагается ли на ней чистый текст, имеются ли какие-нибудь графические элементы или нет вообще ничего.

Ну а что значит — хорошо? Хорошо — это когда в книге ты встречаешь интересного героя, может быть странного и нелепого, но в чем-то похожего на тебя и поэтому могущего стать твоим другом. Хорошо — это когда очень смешно и очень интересно. И, наконец, хорошо — это когда добро сильнее, чем зло, когда вся книга пронизана этим добром, когда она немного напоминает мечту. Иногда графический образ книги возникает мгновенно, ещё до чтения рукописи, вспыхивая от названия или рукописи автора. Так было со „Скандинавскими сказками“. И хотя я приступил к работе полгода или год спустя, этот вспыхнувший образ не погас, а где-то в глубине сохранился, как уголёк в золе. А иногда образ книги вырисовывается после долгой и кропотливой эскизной работы, когда для каждой иллюстрации делается куча эскизов и вариантов. Так и было с „Чёрной курицей“».

Пивоваровские иллюстрации к Андерсену прекрасны. Но сам художник был к себе строг: «По молодости Гофман нравился мне больше Андерсена. Меня покоряла гофмановская фантазия, острота и изощрённость коллизий. А Андерсен казался мне чересчур сентиментальным, даже слащавым. Потом, когда я стал старше и немного умнее, я стал понимать, что в бесхитростности андерсеновских историй таится бездна смысла... Я несколько раз иллюстрировал Андерсена, но даже близко не подошел к тому, как его надо делать. Кто знает, даст ли судьба случай сделать его так, как я это чувствую. А если такой случай и выдастся, буду ли я сам готов к этой встрече».

«Я не мыслитель, я чувствитель. Не умом я постигаю мир... Когда я работаю, я ничего в себе не понимаю, я двигаюсь вслепую, полагаясь только на интуицию, мне кажется, что я блуждаю в темноте, что делаю бесконечные ошибки, и наверняка их и делаю. Но я чувствую ритм и рифмы вещей, и, если мне удается их уловить, они складываются в образы и строчки, которые гораздо умнее меня. В этом смысле я не философ, я „поэт“.»

«Большая часть книг, которые я иллюстрировал, стихотворные. И это не случайно. Стихи дают больше свободы художнику. Стихи иллюстрировать, в буквальном смысле слова, не нужно и невозможно. Стихи можно интерпретировать, сопровождать, аккомпанировать им. А это значит, что художнику самому можно быть поэтом. Я оформил три книги Овсея Дриза. Этот старик с белым пламенем седины и горящими угольями глаз, лёжа уже на смертном своем ложе, поманил меня пальцем и прошептал: «Витя, я придумал одну вещь. Она начинается с таких слов: „На той стороне зари, где свечи наплакали целый город...“. Стихи Дриза не только находили ответный отзвук в моей душе, они учили меня, как надо рисовать, как быть художником.

Рассказывают, что Конашевич, незадолго до смерти рассматривая свои ранние не книжные работы, горько вздохнул и сказал: „А ведь мог бы быть художник“. Это трагичные и глубоко честные слова. Мы, потомки, благодарны ему за его книжки, но сам-то он понимал, что быть только книжным художником — это ещё не значит быть художником. Быть художником книги и большое счастье и большое несчастье. Счастье, потому что трудно представить себе работу более интересную. А несчастье, потому что ты делаешь только проект книги, а выполняет проект типография. И ни разу в жизни не увидишь ты свой проект выполненный так, как видишь ты это своим внутренним зрением, как ты запроектировал. Каждая вышедшая книга — это каждый раз страшный удар. Нет! Ни за что! Это книга последняя! Больше в издательство меня за уши не затащишь. И снова делаешь, и снова надеешься, и, как всегда, напрасно».

И дело как раз в том, что существуют два Пивоварова. Один — книжный график, иллюстратор любимейших детских книг. Другой — один из основателей — вместе с Ильёй Кабаковым, Эриком Булатовым, Эдуардом Гороховским, Андреем Монастырским — московской концептуальной школы. Пивоваров и Кабаков в конце 1960-х — 1970-е годы придумали новый концептуальный жанр — альбомы, то есть серии картин, в которых изображение неотделимо от текста. Как-то Виктор Пивоваров признался, что художник-иллюстратор детской книги с трудом уживался в нём с концептуалистом: «Я, как каждый человек, раздвоен: иллюстрации опирались на одну мою часть, а картины — на другую». И в то же время художник подчёркивал, что и рисунки к детским книгам, и альбомы растут «из одного корня».

«По своему строению высокая культура близка институту церкви: та же забота об иерархии, система поощрения и наказания. И так же как церковь, она не замечает сектантов, одиноких искателей божественного. Не замечает множества явлений, которые я и называю дном культуры. На этом дне оказываются не просто отдельные художники, но целые пласты. Один из них — культура для детей. Это невероятная, необозримая Вселенная, мириады каких-то зверюшек, фигурок, выдуманных фантастических существ. Для меня это дно является бесконечным источником вдохновения».

В 1982 году художник переехал в Прагу, где с тех пор живет и работает, пишет картины.

Уезжая в Прагу, художник обратился в Детгиз с официальным письмом: мол, не предатель родины, уезжаю по своим личным мотивам в дружественную Чехословакию, прошу оставить в действующем резерве издательства. Не оставили. В результате Владимир Пивоваров переключился на литературу взрослую, проиллюстрировал Хлебникова, Пастернака, Вагинова, Холина и Хармса.

«Это была общая драма всех художников — уезжать или нет. Каждый ощущал себя лишним и никому не нужным человеком в ситуации полной бесперспективности. Но уехал ли бы я? Не знаю. Конечно, я думал об этом. Ситуация закрытости неминуемо вызывает желание вырваться, но думаю, многие из нас были очень привязаны к своему кругу. Он и распался, собственно, когда появилась возможность выезжать. Но тогда это были очень близкие дружественные и даже нежные отношения. И для меня потерять это было настоящей трагедией. Поэтому, я не могу сейчас сказать, как бы я поступил, если бы жизнь не решила за меня».

«Я — русский художник, живущий в Праге. Больше того, я даже, если быть точнее, московский художник, который живет в Праге. Вообще, конечно, я немного здесь существую, как белая ворона. С одной стороны, когда я приехал сюда в силу особых обстоятельств, я познакомился с самыми ведущими чешскими художниками, и не только познакомился, у меня возникли дружеские отношения. Тем не менее, никогда никому в голову не приходило включать мои работы в выставку чешского искусства. Я считаю, что это правильно. Но сейчас это изменилось. И, кстати сказать, в Национальной галерее, где висят мои работы, они висят в отделе иностранного искусства. Я считаю, что это тоже правильно».

«Оскар Рабин, которого я очень уважаю, нашел свой язык в 60-е годы, и ему совершенно не нужно ничего менять. Рабин рисует реальность, для которой нашел свой язык воплощения. Если же художник выходит за рамки, к которым привык, он может искать и другой язык. Я лично его всё время меняю. У меня это вызвано как раз тем, что я постоянно обращаюсь к новым темам и новым реальностям. Кроме того, я стараюсь избежать рутины и автоматизма, неизбежно возникающих при чрезмерно эксплуатируемых приёмах и методах. Меняю и материалы: масло, рисунок, акварель, работа с текстом, трехмерный объект и так далее».

Как он творит? «Так, чтобы проснуться утром и сказать: „Ой, как хорошо!“ — такого не бывает. Наоборот, часто хочется куда-нибудь бежать сломя голову, скрыться. Но нет, не можешь. Какая-то палка тебя долбит по голове, и ты должен встать и начать что-то делать. Иначе можно повеситься. И это как наркотик. Получил дозу — можешь жить. Это состояние долженствования — ты должен что-то делать (кому должен? зачем? что делать?) — как болезнь. Но потом вдруг, когда работа готова, совершенно неожиданно обнаруживаешь: нет, ты не мог это так хорошо придумать, ты не мог это так точно сделать, значит, тут Муза пролетела! Как же ты, идиот, не заметил её! И тогда благодаришь всех богов, какие существуют, что не оставили тебя и вытащили из болота отчаяния и слабости».

С современным переизданием детских книг с иллюстрациями Пивоварова ситуация достаточно сложная. «Отчасти проблема с переизданием заключается в том, что оригиналы примерно 10 книг находились в моей мастерской, когда я был в Праге. Картины спас Кабаков, а все — что на бумаге, забрала моя ученица, замечательный книжный иллюстратор Лидия Шульгина. Она вышла замуж за художника Эстиса, и они уехали в Германию. Там она хранила мой архив. После ее смерти в 2000 году мои книжные иллюстрации вдруг стали появляться на аукционах в Москве. Я попытался выяснить, как это случилось, и тут же работы бесследно исчезли с продаж. Так что оригиналов нет, а пытаться переиздать с советских книг при том несовершенном качестве печати — дело хлопотное и почти невозможное». Однако совсем недавно была переиздана на плотном картоне чудесная книга для малышей «Большое и маленькое» с его иллюстрациями. Будем надеяться, что со временем появятся и книги Овсея Дриза, и азбука из «Весёлых картинок», и сказки Андерсена с его волшебными, уютными иллюстрациями рассматривать которые можно почти бесконечно.

Виктор Пивоваров вернулся на родину своими выставками. Но от прежнего андерсеновского очарования в его картинах почти ничего не осталось. Теперь Виктор Пивоваров относит своё искусство к экзистенциальному направлению. В произведениях Пивоварова нет больше трогательных мышат — что ж, всему свое время. Вот только давно нет в этих работах и причудливых, пленительно мерцающих букетов фантастических цветов. И уходящих в небо хрупких шпилей прекрасных, как во сне, замков. И золотистых парусов. И тёплого, прозрачного, таинственного и доброго света, который струился со страниц книг с его рисунками, больше нет. Но вдруг с удивлением и волнением узнаешь в ломкой фигуре с какой-то разноцветной сферой вместо головы знакомую пластику, тот неповторимый, пивоваровский грациозный поворот. Да это элегантное, обворожительное движение, остановленное художником, этот летучий жест — это же Оле-Лукойе! Только до неузнаваемости трансформированный сегодняшней фантазией художника... И все-таки детство в нём живет, где-то глубоко-глубоко...

фото: itogi.ru

ПРОИЛЛЮСТРИРОВАННЫЕ КНИГИ